Колумбы иных миров - Страница 145

145

— Велите братьям нашим собраться на площади пред храмом, — приказал он, не спрашивая, с чем пришли. — Приведите всех без исключения, и женщин, и отроков. Я выйду к народу. Я буду говорить. Пусть все узнают волю истинных богов…

— Сходим, что ли? — спросил Макс, услышав вопли глашатая. — Интересно, как станет выкручиваться?

Предложение было принято с редким единодушием.

Распоряжение Пращура немного усмирило панику. Горожане перестали бестолково метаться по улицам, дружно устремились к храму в надежде получить ответ, понять, что же такое творится на свете. Вскорости плотная толпа запрудила площадь и все подступы к ней.

— Если, не дай боги, возникнет паника, трупы будут десятками собирать, — отметил Орвуд с мрачным удовлетворением.

— Типун тебе на язык! — испугался Эдуард, хотя его собственная позиция была значительно более выгодной, чем у большинства окружающих.

У самого подножия пирамиды торчала довольно нелепая тумба высотой в два с лишним человеческих роста, круглая в сечении, с абсолютно гладкими бочкообразными боками. Она осталась здесь с прежних времен — служила постаментом для статуи Одина. При строительстве храма «идола ложного бога» убрали, а тумбу не успели или поленились, очень уж массивной она была. Оставили до лучших времен.

На нее-то вся компания и взгромоздилась, для лучшего обзора. Разместились весьма комфортно, свесив ножки, да еще и место осталось. Залезть туда без лестницы было практически невозможно. Выручили магические способности сильфиды. Лихо присвистнув, девица взмыла в воздух и шмякнулась точно на верхнюю площадку тумбы. А дальше — дело техники. Рагнар подсаживал снизу, на вытянутых руках, Энка тянула что есть силы — и скоро все оказались наверху. Последним Рагнара подсадил Хельги, а сам тоже воспользовался левитацией. Но только с пятой попытки. Намучились, конечно, изрядно, зато опасность быть затоптанными толпой им не грозила.

— Я не за себя, я за других переживаю, — пояснил Эдуард. — Хоть и поклоняются демон знает кому, а все-таки живые твари.

А вот Пращур за других не переживал, перед паствой предстать не торопился. Терпеливо выжидал, пока соберется как можно больше народу. И только когда по толпе пронесся гул роптания, соизволил-таки явить себя миру — осчастливил.

Поднеся ко рту интересное конусообразное приспособление, он начал говорить. Необыкновенно зычный голос его разносился по площади громовыми раскатами.

— Ого! — непонятно чему обрадовался Макс— Настоящий матюгальник! Сам, что ли, смастерил?

— Нет, — возразил Хельги, — не сам. Мне один знакомый из гильдии рассказывал. Здесь жил один мастер, он такие штуки делал, на продажу. Стоили дороже королевской кареты, зато приказы через них отдавать было одно удовольствие. На тысячу шагов слышно, если, конечно, знакомый не приврал… Теперь мастера, наверное, утопили, а изделия его Пращур присвоил.

Хельги не ошибся. Так дело и было, за небольшим уточнением. Не утопили мастера Блума, а сожгли. Чтобы не творил неугодное богам…

Произносить речи Павел Степанович любил всегда, вполне заслуженно считал себя искусным оратором. Без хорошо подвешенного языка на кафедре научного коммунизма делать нечего. Равно как и во главе тоталитарной секты.

А за последние годы он и вовсе поднаторел. Теперь он не просто складно говорил. Он научился распалять себя, едва ли не вгонять в транс. Начинал негромко и задушевно, постепенно поддавал жару, потом переходил на крик, кривлялся, брызгал слюной — и толпа заворожено ему внимала. Ораторствуя, он изрядно смахивал на фюрера или скорее Муссолини, если не искать более поздних исторических аналогий. Он культивировал это сходство сознательно, так сказать, перенимал полезный опыт. Даже перед зеркалом репетировал, принимал горделивые позы. Пусть сам себе он был неприятен, пусть даже смешон, но зато на толпу это действовало безукоризненно. И не раз выручало в трудную минуту. Выручит и теперь.

— Возлюбленные дети Умрана и Эрды! Братья и сестры мои! — взывал Пращур трагически. — Опомнитесь! Вы ли это, коих мнил я вечным оплотом истинной веры, посмели поддаться жестокому обману? С каких пор слова живых мертвецов стали значить для вас больше, нежели слова Родителей и Прародителей ваших?! Коварный враг готов на все, чтобы пошатнуть вас в вере вашей! Ожившие твари, те, коих даже чистая вода отказалась принять в себя, есть порождения сил зла, исчадия тьмы. Лживые речи их — суть козни…

«Дьявола», хотел сказать он. Но не сказал. Он вдруг понял с устрашающей ясностью, какую ошибку совершил.

Он придумал богов, но забыл придумать вечного их противника! О дьяволе он позабыл! Теперь его прочувствованные слова о враге рода человеческого, о силах света и тьмы и их коварных кознях пропадали впустую! В его родном мире они были бы понятны любому, верующему и неверующему… Да что там! Каждый дошкольник прекрасно знал, кто такой черт и что от него ждать.

Но здесь все было иначе. Здесь были боги — свои и демоны — чужие. И нравом они обладали злобным, причем и те и другие. Существовали Силы — равнодушные ко всему и вся. И беду смертным они несли так же часто, как и добро, — им все равно, они не разбирали. Но в этом мире не существовало главного — представления об абсолютном персонифицированном Зле.

Слишком разные народы населяли Старые Земли, слишком отличалось их восприятие жизни, чтобы можно было однозначно разделить ее на черное и белое. В этом мире не противопоставляли Свет и Тьму, избегали давать оценки, расставлять плюсы и минусы. Великое Добро было недопустимо, потому что неминуемо оборачивалось страшным Злом, — границы этих понятий стирались. Словом, единого, всеобщего Врага не существовало вовсе.

145